Будет врачу наука

Разработки мирового масштаба 

– Валентин Викторович, много сейчас говорится о разрабатываемых в институте бактериофагах. В то же время, такие препараты давно производятся в стране...

– Современные бактерии научились выживать при лечении антибиотиками, поэтому во всем мире ищут альтернативные средства терапии. Бактериофаги – эффективное средство борьбы с бактериями, но не универсальное. Для каждого пациента нужно подбирать такой бактериофаг, который может уничтожить именно тех бактерий, которые вызвали проблемы у него. Мы можем подобрать для конкретного пациента свой состав – это реальный пример персонализированной медицины. Продукция института уже тестируется в клинике при диабетической стопе, опасных инфекциях после хирургических вмешательств.

Когда нужно применять бактериофаги? Первый случай – не помогли антибиотики. Второй – превентивно, например, при хронических бронхитах, пневмониях, когда микрофлора пациента известна.

В России сложилась уникальная ситуация: это единственная страна, где бактериофаги производятся промышленно. Чтобы сделать прорыв в этом направлении, нам не нужно было ничего строить, вкладывать колоссальные средства в производство. Уникальные возможности пока не упущены, хотя сейчас на пятки наступают Европа и США, где эти разработки возведены в ранг государственных интересов. 

– Недавно вы открыли новую инфекцию, переносимую клещами. А как обстоят дела с «Энцемабом» – препаратом, который показал свою эффективность при лечении клещевого энцефалита?

– В институте был впервые прочитан геном вируса клещевого энцефалита, нашими же учеными был прочитан геном боррелии, наш сибирский штамм. С тех пор мы изучаем все инфекционные агенты, переносимые клещами, а это множество заболеваний. Но это не «изучение ради изучения», а работа, которая приводит к конкретным методам диагностики и лечения. Мы сотрудничаем с новосибирской инфекционной больницей и на практике смотрим, какие инфекционные агенты обнаруживаются у госпитализированных пациентов, как развивается заболевание, какие именно штаммы вызывают наиболее тяжелое течение болезни.

«Энцемаб» – очень удачный препарат, это химерное антитело, у человека оно не вызывает иммунного ответа. Продукт готов, абсолютно безопасен, прошел доклинику, мы готовимся к клиническим испытаниям. Хотя поиск инвестора для исследований такого препарата несколько проблематичен: лечение клещевых инфекций не так финансово привлекательно, как онкологических заболеваний.

В поисках панацеи от рака 

– А в онкологии у вас есть разработки?

– Есть противоопухолевый препарат, который прошел доклинические испытания, – лактаптин. Он оригинальный, сделан на основе природного человеческого белка. Доказано, что он подавляет рост рака молочной железы. Сейчас разработан вариант гибридной технологии: сконструирован вирус осповакцины, продуцирующий лактаптин. Этот вирус проявил мощные онколитические свойства, он убивает раковые клетки.

В институте ведется работа над целой линейкой потенциальных противоопухолевых препаратов, многие из них показали хорошую активность в экспериментах на клеточных культурах. Есть препараты на основе нуклеиновых кислот, которые стимулируют иммунную систему для борьбы с опухолями, подавляют метастазирование, на животных получены очень хорошие результаты.

Вообще нуклеиновые кислоты становятся материалом, из которого можно делать самые разнообразные устройства для медицины – и для диагностики, и для терапии. Диагностические методы, основанные на применении нуклеиновых кислот,  постоянно совершенствуются – речь идет об ускорении процесса идентификации, о повышении чувствительности, об изготовлении набора продуктов, которые можно применять в полевых условиях. 

– Сейчас широко обсуждается анализ нуклеиновых кислот, присутствующих в крови, это ведь важно для раннего обнаружения опухолей?

– Да, это так называемая жидкостная биопсия для раннего обнаружения опухоли. Из крови извлекаются не связанные с клетками нуклеиновые кислоты, среди них есть ДНК, выделяемая раковыми клетками. У опухолевой ДНК есть характерные мутации и характерные  участки метилирования. Кроме того, в крови онкобольных изменяется содержание внеклеточных микро-РНК. На основании данных анализа этих внеклеточных нуклеиновых кислот можно сделать заключение о наличии опухолевого процесса. Можно обнаружить рак на ранней стадии, можно отслеживать ответ на терапию. Есть научные результаты, которые запатентованы, начато применение в клинике. 

Человек, а не глубокоуважаемая крыса 

– Валентин Викторович, скажите, сколько разработок так и остаются на бумаге?

– 99%. Клинические испытания требуют средств, которые труднодоступны. Исследования длительные, и на каждой стадии может обнаружиться причина, по которой их придется остановить. Есть препараты, которые потенциально будут пользоваться широким спросом, – антитело против опухоли, к примеру. Это большая аудитория, огромные деньги, и здесь инвестора найти довольно просто. А в случае с клещевым энцефалитом – это не такие фантастические деньги, инвесторы идут неохотно. Что уж говорить о туберкулезе или генетических заболеваниях – с финансовой точки зрения эти разработки неинтересны. 

– Почему при наличии хороших институтов и отличных специалистов мы не наблюдаем фейерверка практических результатов их деятельности? Где клинические достижения?

– Много причин. Скажу об одной: об ориентированности на получение практически важного результата, о подготовке специалистов и работе научных коллективов.

Например, в моей области. Молекулярная биология повзрослела и стала наукой, которая уже может приносить практически важные результаты. А во многих институтах все идет по накатанной дороге: известные профессора десятилетиями работают над одной и той же темой, которая когда-то была актуальной, а сейчас она уже не столь важна, все главное сделано. Они умеют писать хорошие статьи, получать гранты. Они общаются на конференциях с себе подобными, в рамках «клубов по интересам». Но за деревьями они не видят леса – возможности применить результаты. И их головы уже не переделаешь. Здесь ситуацию нужно менять: необходима связь бизнеса с наукой, поскольку бизнес часто  проясняет голову и формулирует четкие задачи.

Обычно и у профессоров, и у студентов нет даже желания подумать над возможностью применения полученных ими результатов. Они с восторгом рассказывают, какие клетки увидели под микроскопом, выбирают не самые актуальные объекты исследований. Можно изучать, например,  какую-нибудь ящерицу, живущую только в определенной пустыне, и опубликовать данные об этом уникальном зверьке. А можно работать с объектом, который откроет возможность создания новой технологии.

Фундаментальная наука, оторванная от реальности, была оправдана много лет назад, когда ее результаты не могли дать пользы – тогда искали новых насекомых, изучали новые объекты с помощью микроскопа. Но сейчас биологическая наука уже очень многое может, созданы замечательные технологии управления биологическими объектами. В ведущих странах наука приносит большие деньги, помогает решать серьезные проблемы сельского хозяйства и медицины. Мы здесь, к сожалению, не в первых рядах. Можно бесконечно изучать уникальное множество восхитительных биологических объектов – оно почти неисчерпаемо. Но можно ведь выбирать для работы главный объект – человека. Организатор нашего института академик Дмитрий Георгиевич Кнорре любил говорить: насекомые – это очень важно, и крысу как модельный объект мы очень уважаем. Но мы должны помнить, что главная задача – изучать молекулярную биологию человека. 

Реальная медицина 

– Как вы внедряете разработки в практику?

– Совместно с бизнесом мы в свое время открыли Центр новых медицинских технологий, являемся его соакционерами. Благодаря этому центру, который получил необходимые лицензии, мы можем работать в области медицины. Например, проводить ЭКО, хирургические операции. Центр – передовая, вооруженная современными технологиями организация. В нем проводится генетическая паспортизация, разработаны новые виды хирургических операций, методы коррекции функций эндокринной системы.

В нашем центре врачи развивают передовые технологии, например, терапию бактериофагами, коррекцию микробиоты кишечника. Проблемы нарушений микрофлоры кишечника становятся болезнью цивилизации, и мы развиваем несколько перспективных технологий коррекции состава микробиома человека.

Все в центре завязано на науку. Когда он открывался, стволовые клетки были доступны только через ЭКО, поэтому искусственное оплодотворение появилось в ЦНМТ. Сейчас мы занимаемся ранней диагностикой генетических заболеваний, а научный горизонт – исправление генетических дефектов. Пока это запрещено, но в будущем будет широко востребовано. 

– Какие разработки института применяют за границей?

– Фирмы, созданные при участии наших сотрудников, производят приборы, которые не только успешно используются в России, но и экспортируются на Запад. Например, фирма «Биоссет» поставляет синтезаторы генов во все регионы России и за рубеж. Еще пример: для диагностики широко используется ПЦР, а компоненты для ПЦР-диагностических систем производит небольшая компания «Биосан», она обеспечивает своими продуктами всю Россию и чуть ли не половину Европы.